Твоя душа измучена смирением и мудростью. Твои невидимые слёзы не приносят облегчения, проливаясь редкими тяжелыми каплями на морщинистые руки стариков, проживших слишком много вёсен, чтобы искать утешения в цветении лимонных деревьев.
Ты живешь от рассвета до захода солнца. Ты сходишь с невидимой горы, чтобы с первым проблеском нового дня снова начать свое восхождение. День за днем, год за годом, век за веком.
Ты носишь в себе тоску по морю живущих в песках и сны о бескрайних землях живущих у моря – они не знают тишины и запаха женщин самума.
В тебе шелестят кроны деревьев и звучат обрывки тысячи разговоров.
«Даже после смерти он хотел бы оберегать ее, поэтому попросил развеять свой прах над ее могилой».
«Мама, а призраки любят мороженное?»
«Ты разбил мне сердце. - Дорогая, это была всего лишь чашка».
«Эти духи пахнут выдохшейся любовью».
«Мне кажется, в Вас слишком много зимнего солнца. Иначе как назвать эту необъяснимую печаль, заставляющую Вас отворачиваться от зеркал?»
«Зачем ты учишь португальский? – Я хочу, написать портрет женщины, поющей фаду».
«Судя по цене, эту черешню собирали на луне».
«В ее возрасте полагалось бы обзавестись приличным сервизом. Потчевать гостей чаем из разномастных чашек - это, по-моему, весьма легкомысленно. – Но ведь чай от этого не пострадал. А вкуснее пирожных я в жизни своей не ел. – Но ведь это разномастные чашки, Чарли!»
«Эти серьги идут к твоей наготе. – Но я одета. – Только когда говоришь».
Ты подходишь к лотку зеленщика и покупаешь у него кулёк черешни. Серьги в форме сов лежат в кармане передника. Сквозь тебя проходят старики, дети и бездомные кошки. Твое сердце тяжело, а тело невесомо и прозрачно.
«Я хотела бы прожить короткую жизнь. – Тогда я любил бы тебя ещё сильнее».
