Я вижу, как по моим венам плывут рыбы, слышу шум деревьев в сердце, чувствую биение птичьих гортаней в собственной гортани и песнь высоких небес в пальцах, сложенных в щепоть.

        Я слышу, как падают лимоны на землю Кастилии и бьётся Красное море о ребра загорелого кудрявого ребенка. Я вижу, как по лиловым пастбищам разбредаются белые овцы и как искалеченные артритом пальцы опускаются на глухие клавиши, исторгая из них прекраснейшую музыку.

        Я вижу улитку, ползущую по стволу дерева, слишком высокому, чтобы умереть; вижу пчелу, кружащуюся над цветистым платьем юной девушки с горбом, бесценное сокровище, заброшенное на скалы Сардинии, спрятанное от всего мира за стенами одного из цветных домишек, нарядных снаружи и пустынных внутри. Стул с низкой спинкой у окна, из которого всю жизнь смотрят на море с разноцветными тихими лодками, на змеистые улочки, по которым ходят разноцветные голосистые люди. Красный попугай на жёрдочке косит глаза-бусинки на проносящихся мимо чаек и вяжущих невидимые петли ласточек. У них есть свобода, у красного попугая есть имя и юная хозяйка с прохладными пальцами.

        Я слышу дыхание спящего непальца. багровое одеяние и чаши с разноцветным истолченным в порошок рисом, из которого в течение нескольких недель выкладывается мандала, чтобы одним взмахом руки разрушить целый мир и не оставить себе ничего.

        Я вижу тень птицы на своем лице и не тороплюсь ее смахнуть.

        Старый непалец просыпается и берет в руку крошечную чакпу. Через несколько дней на радужное полотно мандалы ложится тень птицы, видимое лишь тому, кто смотрит в круг жизни.

        Я подставляю свое лицо солнцу.